Другом нашей семьи был один Горетовский житель Коля Рыжий. В молодости он был лётчиком, но, видимо, за пристрастие к вину его уволили из армии. Вернувшись домой, долгое время стыдился односельчан, отсиживался на чердаке. К деревенской жизни он адаптироваться так и не смог. Не работал, пил. Устроится на работу в охрану, получит обмундирование, и тут же пропьет его Как, наверное, и многих людей, его притягивал отец. Он у нас в доме бывал очень часто. Иной раз помогал чем-то семье по хозяйству, выпивал с отцом. Бывало, выпив, и засыпал под отцовым верстаком.
Был он добрым человеком, меня называл тёзкой. Мать, всегда строгая к компаньонам отца по выпивке, к Коле относилась совсем иначе. Никогда его не ругала, не отказывала и в миске щей. Но всегда наставляла к своему дому: "Иди домой, Коля, надо печку протопить". Он отвечал: "У меня всё готово, только спичку чиркнуть!". Это значит, что дрова уже лежат в печи, и остается их, действительно, только поджечь. Если кто его сейчас и помнит, то по этим словам: "Только спичку чиркнуть".
Была у него ещё одна примета. Он носил шапку-ушанку без завязок. А уши шапки загибал за ободок. Эти уши постоянно вываливались из-за ободка, но он регулярно их поправлял. А вот когда выпивал, переставал следить за состоянием шапки, и уши свисали набок. Шел он по деревне, и издалека можно было судить - выпил Коля или нет. Если уши у шапки торчат в стороны - выпил, если нет - трезвый.
Коля пил. Как все алкоголики, мало ел. Выпьет и только понюхает хлебную корочку. Ему говорили: "Коля, закуси!". Он отвечал: "Нет, пусть погорит".
В период хрущевской борьбы с тунеядцами он попал под общую гребёнку. Его судили, сослали на поселение куда-то в Забайкалье.
Отец рассказывал как-то, как проходила борьба с "тунеядцами". Как правило, это были безобидные с несложившейся судьбой люди, не работающие в колхозе. Вреда они никому не приносили. Не воровали, жили случайными приработками. Односельчане снисходительно относились к таким бедолагам, порой поддерживая и подкармливая их.
Власти поступали так. Из района приезжал партийный функционер, собирали общее колхозное собрание, на которое в страдную пору и колхозников-то приходило раз-два и обчелся. На собрание привозили на автобусе рабочих с Андреевского завода. "Записной" выступающий из района клеймил неработающего, взывал к собравшимся: "В то время, когда вы, работая, не всегда можете купить себе лишние чулки - находятся бездельники, тунеядцы, не желающие работать на пользу всему нашему обществу". Привезенные рабочие, в основном женщины, даже не зная осуждаемого, дружно возмущались и поддерживали выступающего. Общее совместное собрание трудящихся рабочих и колхозников выносило решение: "Тунеядец!". Далее совсем просто. На основе постановления общего собрания трудящихся суд оформлял своё судебное решение о выселении горемыки и направлении его на "стройку народного хозяйства" ...
Так выслали и Колю Рыжего...
После суда Колю повезли в Москву на вокзал. Он попросил сопровождающих милиционеров заехать попрощаться с близкими людьми. Но поехал он не к жене, а к нам. Мы тогда только что переехали в Крюково. Помню, подъехал милицейский воронок. Вышел Коля, сзади него милиционер. Дома были только я и мать. Он обнимал нас на прощанье, плакал. Уже наступала осень, холодало. Мать дала ему в дорогу телогрейку. Он благодарил, опять плакал.
Домой он не писал. Первые годы его высылки какие-то скупые сведения о нем ещё просачивались в деревню. Что стало с ним потом - никому уже не известно...